Журнал День и ночь - Автор неизвестен

Мчался поезд

Мчался поезд, туманом окутан,Грохоча меж вокзальных огней…И таинственно пахло мазутом,И в душе становилось теплей.Мчалось детство — за датою дата,Поезда продолжали греметь.И хотелось уехать куда-тоИ, руками взмахнув, улететь…

Я в сером городе живу,Где серость на душе тревожна,Где ни во сне, ни наявуКино цветное невозможно.Где мавзолей-мемориал —По центру, и музей — по краю…Где чёрно-белый сериалЯ день и ночь всю жизнь снимаю…

Крестьянка и рабочий

На марках, между прочим,Когда и я был молод,Крестьянка и рабочийСжимали серп и молот.

Увы, большую пьянкуВели зимой и летомРабочий и крестьянкаВтроём с интеллигентом.

Любили и дружилиИ в вёдро, и в ненастье,Вино хмельное пилиОт горя и от счастья,

Увы, в жару и в холод —От встреч и до разлук.И выпал серп и молотИз утомлённых рук…

Ещё в старинных парках,Мой друг, ты можешь встретитьИх гипсовый дуэт.А на почтовых марках,Как можешь ты заметить,Им нынче места нет.

Всех преступающих запретыБольница ждёт или тюрьма.И люди сходят незаметноС теченьем времени с ума…

А им твердят, полны лукавства,Пророк, философ и поэт, —Что от безумия лекарстваВ природе не было и нет.

Поэзия кончается в душе,Костром дымит, под ветром догорая…Я не могу теперь сказать уже:«Любимая моя и дорогая», —Хотя люблю тебя и дорожуТобой однойне меньше, чем когда-то…Дымит костёр, я на ветру дрожу…

— Не надо! Ты ни в чём не виновата.

Памятник

Неприкаянный памятник,Не подвластный молве,Через время,как маятник,Я иду по Москве…

Нет мне местана кладбищахИ на улицах нет.Слава Богу, что рад ещёЗдесь поэту поэт!

Пушкин смотрит на Гоголя —Кто кому по плечу?Их с гранитного цоколяЯ смещатьне хочу.

Не подвластные времени,Пустьв столице утратМаяковский с ЕсенинымБез меня постоят!

Неприкаянный маятник,Неуютной МосквойЯ шагаю,как памятник, —Слава Богу, живой!

Диалог

— Почему ты отказалсяОт классических размеров,Рифм и ритмов, выражавшихМысль и чувство в прошлом веке?

— Потому и отказалсяОт классических размеров,Что в душе тысячелетьеБезразмерное настало.Не хочу привычных штампов,Государственных стандартов,Не терплю банальных истинИ чувствительных шаблонов.

Хватит! Устарела лираИ гитара мне плоха.Открываю век верлибраИ свободного стиха!

г. Красноярск

Нина Ягодинцева

Обретая родные черты

Драхма

Я прежде жила у моря, и море пело,Когда я к нему сходила крутою тропкой,Тёплой пылью, розовыми камнями,Сухой и скользкой травой, щекотавшей пятки.

Море было обидчивым и ревнивым,Безрассудным и щедрым — оно дарилоДиковинные раковины и камни…

Однажды оно швырнуло к ногам монету —Так ревнивец бросает на пол уликуИзмены, которая будет ещё не скоро,Но он предвидит судьбу и её торопит,Бессильным гневом своё надрывая сердце.

Я подняла монету.Тяжёлый профиль Неведомого царя проступал и таялНа чёрном холодном диске. Рука застыла,Как бы согреть пыталась морскую бездну.

Какими тайными тропами сновиденийНашёл меня этот образ? Какой галеройВезли его? Какие шторма разбилиСкорлупку судна, посеяв зерно в пучине?Каких ожидали всходов тоски и страсти?

Море лежало ничком и казалось мёртвым.Прошлое стало будущим и забылоМеня, легконогую, в грубом холщовом платье.

Я молча поднялась по тропинке к дому.Мать не обернулась, шагов не слыша.Занавес не колыхнулся, и только солнцеНа миг почернело: это жестокий профильЕдва проступил — и тут же сгорел бесследно…

… Теперь я живу далеко-далеко от моря.Мы виделись лишь однажды. Будто чужие,Мы встретились и расстались. Но я не помнюТысячелетия нашей разлуки — значит,Рим не царил, не горел, не скитался прахомВ небе и на земле. Просто я проснулась —И позабыла сон. Только этот профиль,

Всеми страстями обугленный, проступаетСквозь невесомую ткань моего забвенья —Словно к ней с другой стороны подносятЧёрный огонь чужого воспоминанья…

Целуя руки ветру и воде,Я плакала и спрашивала: гдеДуша его, в каких мирах отныне?Вода молчала, прятала глаза,А ветер сеял в поле голоса,Как прежде сеял он пески в пустыне.

Когда бы знала я, в каких мирахЕго душа испытывает страхПрошедшей жизни, тьмы её и светы,Я возвратила бы её назад,В исполненный цветенья майский сад,Где есть одна любовь, а смерти нету…

Вода и ветер, ветер и вода.Я выучила слово «никогда»,Но и его когда-нибудь забуду —Забуду, как завьюженный погост,Где снег лежал безмолвно в полный рост,И таял в небесах, и жил повсюду.

В средоточье города и мираНа туберкулёзном сквознякеЧто тебя спасло и сохранило,Как ребёнок — пёрышко в руке,

Иногда, стремительно и кратко,Словно лёгкий солнечный ожог,Взглядывая на тебя украдкойИ опять сжимая кулачок?

В темноте невыносимо тесной,Крылышками смятыми дрожа,Замирала в муке бесполезнойКрохотная слабая душа:

Разве голос? — Где ему на клирос!Разве сердце? — Купят, не соврут!Но темница тёплая раскрыласьИ открылось тайное вокруг:

Что ж, взлетай легко и неумело,Где бессчётно в землю полегли…Родина — таинственная мераБоли и любви.

Тайная жизнь одиноких деревьев полнаШёпота, шелеста, полупрозрачного гула…Словно в забытый колодец душа заглянулаИ не увидела дна.

Там, в глубине, обретая родные черты,Имя и голос, одежды из ветра и света,Что-то волнуется, плещется, ищет ответа —И осыпается белой пыльцой с высоты.

Очи деревьев темны и замкнуты уста —Небо своё обживают они бессловесно.Нас прижимает к земле многозвёздная безднаИх, словно мать, поднимает к лицу высота.

Это они, погружаясь по грудь в забытьё,Как невода, заплетают немыми ветвямиЧистое, гулкое, неумолимое пламя —Нежное и невесомое пламя Твоё.

Покуда нет в тоске таинственного брода,Пока она стоит, как тёмный океан,И ты на берегу, и так проходят годы,Тебя из тишины зовя по именам —

Покуда нет в тоске ни паруса, ни лодки,И скользкого бревна не вынесет прибой,И все слова пусты, и все надежды кротки,И ты на берегу, и только Бог с тобой —

Покуда нет в тоске рассвета и заката,Зелёный сумрак сна и каменная гладь,Всё кажется: тебе какой-то смысл загадан,И если ты его сумеешь отгадать —Как посуху пойдёшь! И только Бог с тобою,Когда из глубины, незримые почти,Проступят как прожгут пучины под стопоюДиковинных существ холодные зрачки…

На острова травы, в зелёные астралы!И тихой жизнью жить, и умирать, как травы.На острова травы, на острия печали,Где вечности река, и мы в её начале:

Туманные поля, молочные ложбины.Мы позабыты здесь и навсегда любимыЗа тихую мольбу, за шелест бессловесныйНад звёздной пустотой, над золотистой бездной.

Не слово, но ему предшествующий ветерПроносится во тьме, и кто из нас ответил —Тот зиму простоит и оживёт весноюСоломкой золотой, свирелькою сквозною.

Смотрите, спящие, смотрите же,Как звон гуляет в граде Китеже,Расшатывая окоёмВ смятенье яростном своём!

Смотрите, если вы не слышите,Как волны, молниями вышиты,Идут и падают внахлёстНа берег, полный сбитых звёзд!

Звон поднимая до Всевышнего,Беззвучно ратуя: услышь его! —К востоку обратясь лицом,Звонарь раскачивает сон.

А наяву гуляют ордами,Глумясь над спящими и мёртвыми,И голь не срам, и стыд не дым,И веки тяжки — невподым…

Сквозная память, тайная беда,Извечное кочевье в никуда.

Бессонницы зелёная звездаБессмысленно горит в пустых осинах,И низко-низко виснут проводаПод тяжестью вестей невыразимых:

И острый скрип несмазанных колёс,И полуптичьи окрики возничих,И сладковатый вкус кровавых слёз,Из ниоткуда памяти возникших,

И слабый крик младенца, и плащи,Трепещущие рваными краями,Безмолвно раздувающие пламяНощи…

Ты знаешь всё.Раскрыты небеса,Как том стихов, и смятые страницы Сияют так, что прочитать нельзя,И силятся вздохнуть и распрямиться.

г. Челябинск